Сны разума Нового времени
Стоило начать вглядываться в бездну — и процесс оказался необратимым: предметом пристального интереса художников Нового времени становятся ментальные страдания.
Там обитают чудовища, которых , оттуда приходят ночные кошмары.
Генри Фюзели. Ночной кошмар. 1781. Источник
Если Караваджо дал голове Медузы Горгоны заглянуть в зеркало, то художник Антуан-Жозеф Вирц пошел еще дальше. Прежде чем изобразить сцену декапитации, он попросил гипнотизера ввести его в транс возле эшафота, чтобы проникнуть в ощущения казнимого преступника. Художник уверял, что прикоснулся к неизведанному и невыразимому. Результатом такого «опыта умирания» стала работа «Что видит голова гильотинированного в секунды после отсечения».
Интерес ко всему таинственному и темному приводит к появлению в XIX веке мрачных картин, представляющих собой художественное исследование пограничных состояний, а в литературе — готического романа. Разрабатываемые там темы и сюжеты: жестокие преступления, восстание мертвецов, призраки, чудовища, болезни — выражают интерес к иррациональному и дикому. Постепенно формируется жанр ужасов, который исторически служит для человечества зеркалом потаенных страхов. Романтики в поисках архаической эмоциональности обращаются к древним легендам и .
Франсиско Гойя. Сатурн, пожирающий своего сына. 1819–1823. Источник
На смену изображениям физической боли приходят страх безумия и боязнь потерять себя. Одна из самых популярных мрачных фантазий эпохи, погребение заживо, отражает ужас перед затянувшейся агонией, которую после эпохи Просвещения трудно превозмочь молитвой. Вампиры и воскрешенные кадавры пугают не только потому, что способны нанести героям произведений вред, но и тем, что покушаются на разум человека. Персонажи Эдгара Аллана По то и дело ощущают подступающее сумасшествие. Впоследствии в произведениях Говарда Филиппса Лавкрафта кошмар достигает такой концентрации, что превращается в «неименуемое» — единственным спасением для героев оказывается финальное отсутствие означающих, которое избавляет от необходимости осмыслять нестерпимый опыт.
Уильям Блейк. Навуходоносор. 1805. Источник
Распространение методов химического обезболивания способствует тому, что религиозные моральные обоснования физических страданий начинают казаться всё менее убедительными. Зачем сохранять стойкость, если можно принять морфин или лауданум? Боль остается частью мистических практик (инициации, добровольного мученичества из духовных соображений), но подобный подход всё больше маргинализируется. Теперь, надев вериги и власяницу, человек мог скорее попасть в сумасшедший дом, чем прослыть святым.
Функционирование в семье и в отношениях
Ананкаст больше всего боится потерять то, что безопасно и известно, ведь в этом случае ему придется переключиться на другие направления в мышлении и действии. Именно страх потерять контроль – причина того, что ананкастический человек цепляется за прошлое в различных сферах жизни, поддерживая семейные традиции, мораль и религию. Часто такое отношение приводит к догматизму, преувеличению морализаторства или проявляется в межпоколенческом конфликте.
Если человек с ананкастическим расстройством личности – родитель, он будет пытаться контролировать детей и редко будет удовлетворен ими. Он вводит строгие правила и контролирует дисциплину. Родитель часто дает команды, которые четко указывают не только на контроль, но и на попытку поддерживать установленный им порядок.
Часто возникают вопросы: «В какое время ты приезжаешь домой? Ты должен был быть в девять часов, но опоздал на 5 минут!», «Какой беспорядок в твоей комнате! Через полчаса все должно быть убрано, иначе я выкину все игрушки!» Это типичная беседа с детьми в ситуациях, когда они нарушают установленные для них нормы.
Ананастичный родитель также чрезвычайно требователен и на все реагирует нервно. Характерны высказывания: «Ты плохо учишься, нужно стараться больше»,«Пока ты не исправишь оценки, не пойдешь гулять».
Человек с анкантастической личностью может проводить большую часть времени на работе. В контактах с семьей он может быть очень ограниченным, часто не проявляет теплоты и радушия, ограничиваясь отдачей приказов. Потребность в установленном порядке вызывает гнев даже в том случае, если что-то не лежит на «своем месте».
Ананкасты осознают, что для того, чтобы обеспечить социальное продвижение, они должны много трудиться, поэтому сначала в школе, в университете и, наконец, на работе, они всегда стараются быть лучшими. Такое постоянное состояние вызывает усталость и раздражительность, тем более что зачастую семья не в состоянии оценить все усилия больного.
Невежество лишает рассудка
Каким образом невежество человека лишает его рассудка и вынуждается его совершать действия, которые приводят человека к деградации?
Невежество лишает человека разума, путем внушения ему определенных идеи. Вообще «невежественный» и представляется как человек, который обладает сомнительными идеями, которые далеки от истины, также может означать человека, глупость которого доходит до полной безыдейности.
Невежество человека заставляется его думать определенным образом, больше похожим на образ мышления животного, ведь человека в таком образе жизни интересует всего лишь несколько вещей – те же самые, что интересуют и животное. А именно: еда, сон, секс, развлечения и защита. Эти пять видов деятельности, преследует человек, который погружен в невежество. Других целей у такого человека нет.
Невежество приводит человека к решительному стремлению наслаждаться этими пятью видами деятельности, не смотря на остальные вещи. Труд, исполнение обязанностей, работа на собой и прочие вещи, стоящие между человеком и его наслаждениями, невежественный человек предпочитает избегать или игнорировать. Так получается образ действий, при котором человек с одной стороны отказывается от действительно важных вещей, ради удовольствий, а с другой не имеет в себе силы действовать под влиянием невежества, которое отвлекает его от целостного труда, привлекая его к мимолетным удовольствиям.
Привязанность к невежеству означает страх потерять объект привязанности. Пусть та область, к которой человек привязан приносит ему неимоверные страдания. Однако, ему кажется что это единственно возможный путь и потеряв его, найти замену будет крайне затруднительно. Привязанность к комфорту является такой привязанностью. Ведь желание наслаждаться течением невежества, уносящим разум в пространство «удобного«, но зачастую абсолютно неконтролируемого и слабого, состояния, кажется простым способом отвлечься от реальности. Возвращаясь же в реальность, обнаруживается склад проблем: начиная от предстоящей контрольной в школе и заканчивая бессмысленно прожитой жизнью.
Невежество для духовной жизни необходимо для отвращения от бессознательного состояния жизни и привязанности к тому, что забирает у человека возможность идти по Пути. Вкусив первый плод духовной жизни, человек, оборачиваясь, обнаруживает что прошлая жизнь была полным невежеством и вернувшись в неё хоть на миг, понимает что к такому уровню жизни он возвращаться не хочет. Это естественное стремление.
Созерцание на протяжении всей нашей жизни
Мы можем созерцательно относиться ко всем аспектам нашей жизни, от питания до прослушивания музыки
Мы можем даже занять созерцательную позицию по отношению к нашим повседневным делам, таким как уборка дома, просто сосредоточив все внимание на текущем моменте. Созерцая, мы сосредотачиваемся на текущей деятельности, даже если она обыденная, и наслаждаемся ее нюансами
Созерцание помогает нам замедлиться, сосредоточиться и действительно быть с тем, что мы созерцаем. Созерцание может улучшить наше самочувствие и вернуть укорененность в нашу жизнь в любое время года, особенно во время суеты.
Героические мучения древности
Судя по всему, современный концепт физической боли сформировался относительно недавно. На старинных изображениях раненые участники батальных сюжетов словно вовсе не испытывают страданий. Пространство мифа было чуждо личного драматизма, а боль осмыслялась в героическом модусе.
В представлении викингов одно из лучших мест Вальгаллы — ристалище, на котором воины-эйнхерии рубят друг друга топорами, а как только раны затягиваются, снова берутся за дело. Попадание на эту вечную арену сражений нужно было заслужить, демонстрируя презрение к боли, а носят символический характер.
Камень эпохи викингов (Стура-Хаммарский картинный камень). Ок. VII в. Источник
Сцены на античных киликах тоже лишены психологизма. На чаше, которая хранится в Григорианском Этрусском музее, запечатлено наказание титанов, прогневивших Зевса. Атланта, держащего на плечах небесный свод, кусает змея, а орел терзает печень Прометею. Несмотря на то, что из ран последнего брызжет кровь, фигуры вписаны в форму чаши и обрамлены декоративным орнаментом. Прискорбное положение титанов должно было служить назиданием и наводить на мысли о роке (воле богов), потому мучения не показаны слишком выпукло.
Страдания Прометея и Атланта. 550 г. до н. э.
Итальянский искусствовед Константино д’Орацио объясняет это так: «Античный художник проявляет сдержанность при передаче эмоций, поскольку его цель заключается не в том, чтобы повлиять на чувства зрителя, а в том, чтобы увековечить самый значительный момент в истории героев».
Отказ от спонтанной сентиментальности соответствует античным моральным идеалам. Отсутствие страха и преодоление страдания — признак атараксии, мужества и спокойствия мудреца. Это доказывали своей жизнью и смертью многие греческие философы: Зенон Элейский, отказавшись выдать сообщников по политическому заговору, откусил себе язык и выплюнул в лицо тирану, а Сократ продемонстрировал античным мужам, с каким спокойствием нужно встречать неизбежное. Такой подход не предполагал сострадания ни к себе, ни к ближнему, а всякое непроизвольное чувство, которое всецело овладевает человеком, лишая его воли, осуждалось. Боль была несовместима с идеалом духовной и внешней красоты, калокагатией.
В отличие от античного мира, где боль (как и чрезмерное наслаждение) полагалось игнорировать, не позволяя чувственным ощущениям взять верх, христианская культура допускает позитивный аспект мучений, связанный с искуплением грехов. Первые приверженцы новой религии, которых бросали на арены ко львам и подвергали изощренным пыткам, позже описанным в житиях святых, могли надеяться, что посредством таких «страстей» войдут в Царствие Небесное. А в XIII столетии города Европы охватило движение флагеллантов, устраивавших процессии с разрешения местных муниципалитетов. Кое-где, например в Перудже, в это действо вовлекались чуть ли не все жители.
Пьетро ди Доменико да Монтепульчано. Мадонна Милосердия. 1425–1428
Средневековое изобразительное искусство на протяжении долгого времени избегало реализма. Мастера, которые сами часто оставались безымянными, не слишком интересовались личными эмоциями. Поэтому главным акцентом в репрезентации драматических событий была история как таковая. Изображения страдания выполнены в духе общей средневековой бестелесности. Рыцари могут идти в бой с легкой полуулыбкой, а разрубаемые на части святые демонстрируют удивительную в подобной ситуации безмятежность. Столь странное несоответствие между происходящим и выражениями лиц персонажей привело к сегодняшней популярности образов «страдающего Средневековья».
«Эстетика мученичества» в полной мере проявилась в картинах, написанных на сюжет страстей Христовых, но и они лишены всякой физиологичности, важен только их смысл. В раннем Средневековье чаще встречались упрощенные, недетализированные, схематические изображения Распятия. В то же время в христианстве складывалась традиция личного переживания боли и ее аффективного описания. Сочувствие Спасителю и святым ложится в основу субъективизма, который становится художественной доминантой в эпоху Возрождения.
Чимабуэ. Бичевание Христа. 1280
Еще одна группа средневековых сюжетов, связанных с телесной болью, отражена в рыцарских романах — эпических приключенческих произведениях. Их персонажи переносят тяготы героически. Например, в «Виллегальме» Вольфрама фон Эшенбаха раненный копьем в живот крестоносец подвязывает выпадающие внутренности знаменем, «не проявляя никакого смятения чувств».
Миниатюра из Библии Мациевского (Библия Крестоносца). 1240–1250
Несколько способов созерцать
Созерцание отличает то, что оно не является задачей или делом. На самом деле это противоположность стремлению. Мы не практикуем созерцание, чтобы достичь чего-либо в этот конкретный момент, даже если со временем влияние может быть очень сильным.
Вместо этого мы принимаем моменты созерцания такими, какие они есть, без тоски по чему-то или ощущения недостатка, и полностью настраиваемся на текущий момент. Чтение, письмо, пребывание на природе, медитация и движение — вот лишь некоторые из способов, которыми мы можем практиковать созерцание.
Созерцательное чтение
Представьте себе чтение без критики, анализа или поиска значений. Созерцательно читать — значит делать это медленно, без принуждения и спешки, смакуя отрывок и позволяя размышлениям развернуться. Вместо того, чтобы закончить книгу или прийти к какому-то определенному моменту, созерцание позволяет книге поработать над нами.
Например, читатели могут взять отрывок или даже одну строчку из литературы, и, не забегая вперед, наслаждаться каждым словом и фразой, возвращая разум к странице, когда он начинает блуждать или навязывать коннотации.
Записи
Созерцательная запись может выглядеть как записывание мысли, подслушанной фразы, резонансного текста или острого вопроса и использование этой записи в дневнике для изучения ее звуков, оттенков и значений. Когда ум ускользает, вернитесь к ручке на бумаге и погрузитесь в глубокий опыт письма, который заставляет нас сосредоточиться, а не блуждать по сторонам.
Природа
Естественная обстановка предлагает множество возможностей для созерцания. Посмотрите на вечнозеленое растение, сильно заваленное снегом, заметьте голую ветку, покрытую льдом, или прогуляйтесь ранним утром, прислушиваясь к хрусту под ногами. Каждый из них успокаивает наши бегающие умы и предлагает исцеляющую передышку.
Медитация
Есть много стилей медитации, от мантры до визуализации или любящей доброты. Каждый из них имеет созерцание как часть своей практики. Один из конкретных подходов — сосредоточиться на дыхании, не реагируя на мысли, которые проходят мимо, как стая птиц, пролетающих мимо окна.
Дыхание и спокойная пауза между вдохом и выдохом становятся объектом созерцания. Находясь и дыша в данный момент, мы можем постоянно возвращаться к отпусканию телесного напряжения, избавляться от эмоциональных привязанностей, избегать потворства каким-либо конкретным заботам или сюжетной линии и снова и снова возвращаться к ритму дыхания.
Созерцательное движение
Привести к движению созерцательную позицию — значит полностью осознать. В йоге, например, мы можем снова вернуться к дыханию и асанам, когда мысли бросают вызов нашему вниманию. В тай-чи мы можем созерцать динамическую природу тела и наслаждаться этим потоком.
Когда мы идем, мы можем сосредоточить внимание на каждом шаге, созерцая задействованное равновесие, перенос веса, поднимая и опуская каждую ногу. Когда мы включаем созерцание в нашу физическую практику, важна не цель, а приглашение намерения к каждому ощущению, включая промежуточные переходы и тонкие сдвиги, предлагая все свое присутствие каждому движению
Вытесненная боль современности
Чем глубже искусство погружалось в психологизм, тем сложнее становилось передавать эмоции реалистическими методами. В авангардных и модернистских течениях на первый план выходит не бытие как таковое, а переживания героя по поводу происходящего. В последнем десятилетии XIX века Эдвард Мунк запечатлел особое настроение, в котором он однажды пребывал, прогуливаясь вдоль фьорда: «Я стоял, дрожа от волнения, ощущая бесконечный крик, пронзающий природу». даже не похож на человека — изгибаясь, подобно волне, в такт заливу и облакам, он весь превращается в болезненную эмоцию.
Эдвард Мунк. Крик. 1893
В условиях социальной и философской неопределенности человек остается наедине с собой. Из трансцендентного способа существования боль перешла в имманентный, и искусство чутко реагирует на это. Художник Ренессанса начинает выстраивать перспективу и обращается к телесности. Парадоксально, но та же интенция к субъективизму, породившая реализм, со временем приводит к отказу от него. На плакате Эгона Шиле, на котором изображен святой Себастьян, нарушены пропорции, но взамен появляется динамика. В образе мученика, умирающего под градом стрел, австрийский экспрессионист нарисовал самого себя.
Эгон Шиле. Агония. 1912
В ХХ веке боль всё чаще выступает как атрибут насилия. Медицина научилась «отключать» или существенно облегчать физические страдания, главным источником которых теперь становится злой умысел. Пабло Пикассо изобразил немецкую бомбардировку Герники во время гражданской войны в Испании как мешанину искаженных тел людей и животных. выполнена в черно-белой гамме, как кадры документальной хроники, но посредством изломанных форм, невозможных на фотографии, выражено ощущение хаоса и безумия.
Пабло Пикассо. Герника. 1937
Ужас от великих потрясений ХХ века и боль, которую пришлось испытать миллионам людей, нашли отражение и в кинематографе. Это, с одной стороны, делает страдание зримым и предметным. С другой — превращает его во что-то привычное и уже не производящее впечатления.
Решимость невежества
Решимость человека, погруженного в невежество заключается в одном — в возможности и дальше наслаждаться тем образом жизни. Часто это аффективное состояние, в котором человек находится после или во время такой деятельности. Попытайтесь оторвать человека от развлечений, и вы увидите полное отсутствие разума и агрессию. Решимость человека, посвятившего себя невежеству заключается в сохранении такого состояния, такой стагнации. Иначе говоря — это привязанность к собственному комфорту.
Для людей в которых есть невежество — защита своей возможности деградировать будет святой обязанностью. Для людей в которых много энергии, «зона комфорта» — будет врагом номер один. Раджас предпочтительнее тамаса. Поэтому отказываться от определенной деятельности, ради возможности сохранять свой покой, без понимания различия между тамасом и саттвой, не стоит. Скорее всего, это просто возможность сохранять своё равновесие комфорта, а не глубокого внутреннего покоя и состояния полной удовлетворенности. Даже в состоянии внутреннего мира и для деятельности находится место.
Невежество однозначно не даёт возможности заниматься духовной практикой. Умонастроение и способность сохранять чистый разум отсутствуют при определенном количестве невежества в человеке. Если я больше хочу больше поспать или поиграть, чем заняться медитацией — то шанс моей медитации колеблется от 1 до 5 процентов. Такая непостоянная практика, в конечном итоге, не приносит плодов и является простой пустой тратой времени. Серьезность заключается в способности отказываться от того, что ведет к деградации, ради своего счастья.
Через внутренний труд и контроль добиться счастья легко и в этом и заключается свобода — в способности заниматься тем, что приносит хорошие плоды. Однако инертная жизнь не приносит ничего, кроме страданий, так как обязывает нас защищать свою собственную слабость, которую все замечают в нас.
Несмотря на то, что избавиться от невежества достаточно трудно, это сделать всё же возможно. Да, наслаждения приятны, а работа трудна, однако человеку не стоит поддаваться на провокации его ума и твердо решить отказаться от невежества и начать действительно жить
В таком важном вопросе, как борьба с невежеством, человеку не стоит проявлять излишнюю гордость, ведь этот вопрос слишком важен для того, что человек мог рассчитывать исключительно на свои силы. Это требует и помощи со стороны, причем людей опытных и мудрых, которые на своём примере могли бы показать человеку, что существует действительно более счастливая жизнь, нежели жизнь в невежестве
А для того, чтобы дойти до такой жизни, человеку стоит потрудиться и много работать над собой и своим образом действий. Однако это того стоит. Удачи.
Зачем созерцать?
Сообщается, что созерцание снижает стресс и физическую боль, повышает способность иммунной системы бороться с болезнями. Помогает нам справляться с жизненными изменениями и трудными эмоциями, такими как гнев и жадность, поддерживает нас в моменты горя, поднимает настроение.
Исследования также показывают, что созерцательные практики усиливают положительные эмоции, которые, в свою очередь, связаны с улучшением психического и физического здоровья и благополучия. Созерцание может помочь регулировать нашу реактивность, принимать ситуации, которые мы не можем изменить, и укреплять наши навыки распознавания собственных потребностей, например, когда было бы лучше уйти от ситуации или отклонить приглашение.
Более того, была выявлена связь между внимательностью, возникающей в результате созерцания, и повышенным вниманием и сосредоточенностью, что потенциально помогает нам быть более присутствующими и радостными в наших праздничных мероприятиях
